Из книги: "ХОЖДЕНИЕ ЗА ДВА-ТРИ МОРЯ".
Авторы: С.Пелишенко, С.Осташко.

По рыбам, по звездам проносит шаланду:
три грека в Одессу везут контрабанду.

Эдуард Багрицкий

Из судовой роли

Наименование, тип судна: парусно-моторная яхта "Юрий Гагарин".

Порт приписки: Ильичевск.

Экипаж пять человек:
1. Кириченко А.Д. - капитан.
2. Пелишенко С.Б. - боцман.
3. Осташко С.А. - судовой врач
4. Кириченко Д.А. - матрос.
5. Нестеренко А.М. - матрос.

"Юрий Гагарин" снабжен плавсредствами полностью. Все члены экипажа умеют плавать.

Число
Подписи
Печать

Часть первая.

МОРЯМИ.

Глава 1. ПЯТЬ ГРЕКОВ В ОЧАКОВ ВЕЗУТ РУБЕРОИД.

I

Просыпаться ниже ватерлинии было все еще непривычно.
Утро просочилось в каюту вместе с дождем. На койку падали холодные тяжелые капли. И это июль, Черное море! Я лежал в мокром спальнике с утренней мыслью недоспавшего: как я, собственно, здесь очутился?.. Зачем?..
"Недоспавший" - еще мягко сказано. Легли в час; в три состоялся аврал. Разбудил меня звон цепей, Ветер переменился, нас тянуло на отмели острова Джарылгач.
Я лежал в мокром спальнике и вспоминал, каково было в кромешной тьме, абсолютно голым, распутывать цепь запасного якоря. Когда в живот вонзается якорная лапа, возникает ряд интереснейших ассоциаций. Например, чувствуешь себя песчаным дном.

- ...Баклаша! - позвал Сергей. - Спишь?
Я повернулся на бок. Знакомая теснота кубрика: койки носового отсека разделяет узкий проход, основание мачты и трап, ведущий к люку. На койке у левого борта распласталось длинное тело. Отрешенный взгляд устремлен вверх.
- Доброе утро, Сережик.
- Доброе. Ты как, не заболел еще?.. Интересно все-таки: ну почему я врач?! Славчик!
Я не ответил. Назначение Сергея Осташко на должность, определенную Судовой Ролью, загадки как раз не представляет. Если человек никогда не ходил на яхте, не умеет завести мотор и поставить парус, назначать его матросом опасно. Роль врача сводила тот вред, который Сергей мог нанести здоровью окружающих, к минимуму. Я не сомневался, что числюсь боцманом примерно из тех же соображений. Непонятно другое. Причины, побудившие двух физиков-теоретиков изменить профессии, бросить дела и однажды утром проснуться в Джарылгачском заливе, - причины эти должны быть по меньшей мере уважительны. Интересно все-таки: в чем они состоят?.. Молчишь, Славчик?

Над головой протопали. Раздался - опять - звон якорной цепи, крики: "Набей фал! Подбери шкот!" - и вот, как всегда внезапно, внезапно и плавно, кубрик накренился. Койка подо мной начала мерно раскачиваться. Вдоль бортов зашипела, вкрадчиво зачмокала вода. Это был странный звук: будто рядом с яхтой кто-то бежал на лыжах по раскисшему снегу.
Вообще-то задавать вопросы поздно. Четвертый день похода; мы оба все же достаточно знали море, чтобы заранее предвидеть, на что идем. Мокрый спальник и хронический недосып составляют часть целого. Я поискал в себе запоздалое раскаяние - и не нашел.
- Вроде снимаемся, - взгляд Сергея по-прежнему не отрывался от полоски рассвета, проникающего в щели люка. - Все-таки согласись, Баклаша: повезло Нам! По-моему, все-таки повезло.

II

Везти начало месяц назад, в тот момент, когда совершенно незнакомый человек спросил, не желают ли "господа" "сходить в Астрахань".
Дело было на причале рыбаков-любителей, известном под кличкой Шанхай. В Сухом лимане, недалеко от стоянки паромов Одесса-Варна, краны и доки крупнейшего в стране Ильичевского порта зажимают личный сектор. К фарватеру стратегического значения лезут корявые мостки. Берег облеплен жилыми сарайчиками - "куренями". На воде покачиваются лодки всех мастей и калибров. Ступая по их бортам, можно пройти "Шанхай" из конца в конец. Утром лодки уходят, а к вечеру по причалу запевают примусы, шкворчит на сковородках ставрида и пахнет лучшей на свете ухой - бычковой...
- Идемте в Астрахань, господа! - повторил незнакомец. Мы невольно опустили руки. Господа, кусаемые водяными блохами, стояли по колено в холодном лимане. Над нами нависало днище лодки. При окраске днища рук опускать не рекомендуется. Сверху выросли коричневые сосульки. Капель железного сурика стыла на глазах.
- Сейчас докрасим - и пойдем, - наконец нашелся Сергей.
- Ну давайте. Я жду, вот оно.

Мы проводили глазами прямую спину визитера. Из-под воротника выбивалась курчавая седина, взбегала на загорелое темя. Голова была гордо откинута - чуть в сторону и назад. Этим и завершилась наша первая встреча с Анатолием Даниловичем Кириченко, по профессии портным, удостоверение яхтенного капитана № 1656.
Странное предложение обрело плоть, когда мы впервые попали на борт "Юрия Гагарина". Двухмачтовик с вооружением шхуны и выстреленным вперед бушпритом, "Гагарин" не был похож на современную кокетливую яхту. Больше всего он напоминал старый парусник, парусник Стивенсона и Жюля Верна, восстановленный для новых приключений.
После осмотра мы сидим в каюте. На штурманском столике разложена карта. Указующий перст капитана обошел Крым, взлохматил пресноватое Азовское море, пересек Калмыцкую степь и сплавился вниз по Волге.
- А потом и на Каспий сходим, и на Балтику. Вот оно!
Мы с Сергеем неловко примостились на краю койки. Золотистый свет течет из иллюминатора, играет на медной окантовке старого барометра. Лицо капитана важно и благостно. Здесь - его мир, корабль, который он создал собственными руками. Тем самым было продемонстрировано, что может сделать из парусины, списанного бота и тракторного дизеля хороший одесский портной...

Я не мог отделаться от мысли: тут какое-то противоречие. Сквозь седой мох на груди капитана видна татуировка - якоря и паруса. Коренастый, сильный; говорит неторопливо, веско, конец фразы припечатывает странным сочетанием "вот оно":
- Вы люди образованные, а я портняжка, вот оно. Темный человек. Три класса образования, вот оно.
Рекомендуясь таким образом, он снова, как при первой встрече, гордо откинул голову, а на лице возникло челленджеровское выражение: подите, мол, вы все к черту!
Какой там "портняжка"... Типичный морской волк.

III

Разговор в каюте "Гагарина" содержал, между прочим, и такую фразу:
- Если хотите, можете мне немного помочь. Вот оно. Тут мы с Сергеем были единодушны.
- Помочь надо, - сказал я по дороге домой, - только ты, Сергей, на яхту пока не ходи. Чем позже капитан узнает, какой ты работник, тем больше шансов поехать.
- Логично, - сразу согласился Сергей. Он взял на себя административную часть - и промахнулся.
Помощь по яхте оказалась необременительной. Я ничего не умел, а капитан придерживался "естественного" метода обучения, развитого еще Яном Амосом Коменским. Например, показывал, как перебирают якорную цепь; я наблюдал.
- Вот оно, - говорил педагог, укладывая последнее звено, - теперь понял? - Я кивал, и мы переходили к теме "циклевка палубы".
За работой капитан менялся. Исчезала медлительность речи, благосклонная важность. Он беззлобно и необидно поругивался. От гордой личности командира отщеплялась новая ипостась, которую я привык называть запросто - Данилыч.
После рабочего дня мы отмывались в лимане. На остановке автобуса Данилыч, переодетый во все чистое, гордо откидывал голову. И я почтительно говорил:
- До свидания, Анатолий Данилович...

Сергей тем временем готовил документы. Это был процесс куда более трудоемкий.
Черное море - пограничное море. Для выхода на однодневную рыбалку - всего лишь! - необходимо:
- оформить "пропуск в море" на каждого члена экипажа;
- заполнить "отходную книжку" (указываются адреса и номера паспортов "отходящих");
- при отходе - "взять отход" (в другой книжке, которую берешь с собой, проставляется печать);
- возвратясь - "отметить приход" (снова печать);
- состоять членом обществ ДОСААФ и охраны природы;
- пассажиров не брать, двухмильной зоны не нарушать, к берегу не подходить.
Захватите с собой еще несколько бумажек - талон о техосмотре лодки, права на вождение малотоннажных судов - и ступайте ловите рыбу. Но учтите: для похода на яхте, который продлится не один день, документов требуется больше. Гораздо больше.

Сергей прогадал. Сидя на работе, будущий судовой врач неумело бил по клавишам печатной машинки. У него еще студентом выработалась дурная привычка: в минуты душевного волнения втягивать воздух сквозь стиснутые зубы, производя вопросительное шипение - чшшшш? - похожее на звук закипающего чайника. Теперь казалось, что к служебной машинке "Ятрань" подсоединен самовар. Кипение прекращалось только при появлении начальства; при появлении начальства маршрутные листы с именами далеких портов стыдливо прикрывал "Справочник по специальным функциям".
Мы с Сергеем оба работаем на физическом факультете Одесского университета. Сюда, в храм науки, доходят лишь отголоски борьбы за трудовую дисциплину. Взыскания ограничиваются тем, что у заведующего кафедрой грустнеют глаза. И все же будущий поход мы старались не афишировать.
На работе сгущалась атмосфера тайны. Я никому ничего не говорил; но все чаще меня отводили в сторону и требовали:
- Расскажи. Мне можно.
- О чем?
- Сам знаешь. Не маленький.
Завкафедрой, наоборот, ни о чем не спрашивал, даже о судьбе заброшенной статьи "К теории правила Урбаха". Видимо, он ничего не знал; и только его темные восточные глаза грустнели.

Я сам не вполне понимаю: зачем мы с Сергеем пытались хранить секрет? Не все ли равно, по какой причине сотрудник бездействует?.. Скорее всего в нас говорила суеверная боязнь спугнуть удачу. Предстоящее путешествие - удача, это подтверждали и вопросы сослуживцев. Была в их вопросах какая-то тревожная зависть. Завидовали даже не нам, не походу на яхте как таковому, а скорее самому факту случайности везения.
Мне кажется, что наше поколение не привыкло к подаркам судьбы. По-моему, нам все дается с запозданием, даже лучшим из нас. Опять недовольны, скажет другое, старшее поколение; да нет, мы довольны... Я не о довольстве говорю - о радости. Мы слишком долго не командуем полком. Чуть дольше, чем нужно, ходим в молодых специалистах. Чуть позже, чем хотелось бы, выходят в свет наши книги. Так - по ощущениям. Может быть, все строго по заслугам, по справедливости и вовремя; но вовремя - это чуть поздно для радости. И ревнует в каждом из нас неистребимый мальчишка не к заслуженному чужому успеху, вовсе нет. Хочется найти в старом башмаке под елкой хлопушку - просто так, ни за что. А может быть, это свойство не только моего поколения?
Как-то уже в конце нюня заведующий кафедрой вызвал меня в кабинет, долго молчал. В его глазах стыла уже не грусть - мировая скорбь. Я почувствовал, что краснею. Профессор отвел взгляд и попросил:
- Расскажите... ну, вы знаете о чем. Мне - можно.

Единственным, кто не считал, что нам - и заодно им - повезло, были родственники.
- От таких предложений не отказываются! - убеждал я дома.
- Подобная возможность представляется раз в жизни! - патетически вторил Сергей, втягивая в себя воздух. Ему приходилось трудно: нужно было уговорить жену, отца, мать, сына Сашу.
Тещу...
Родственники сопротивлялись как могли. Суть семейных тревог выразил пятилетний Сашка, сказав просто и серьезно:
- Утонете, папа.
Взрослые менее откровенны. Когда иссякали доводы о необходимости лечить зуб и белить кухню, они в отчаянии спрашивали:
- Ну почему о н пригласил именно вас?!
Это был единственный вопрос, на который не могли ответить ни Сергей, ни я. Хорошо зная друг друга, в глубине души мы оба были уверены: в данном случае большую глупость делает не тот, кто опрометчиво согласился, а тот, кто опрометчиво предложил...
Сегодня я думаю по-другому. В нелепом способе подбора экипажа, который применил Данилыч, мне видится высшая мудрость. Вы зовете "сходить в Астрахань" всех подряд; наконец кто-то соглашается. Тем самым выявлена натура с запасом авантюризма, достаточным для участия в подобном мероприятии.

IV

Лето вошло в полную силу. Акация зацвела и отцвела. Студенты схлынули; в пустых коридорах университета пахло почему-то цирком: опилками. Город раскалился, асфальт расплавился, ежегодный миллион отдыхающих прибыл и разместился. Сергей оформил - на этот незначительный факт следует обратить особое внимание! - и свой, и мой отпуск с шестого, как он сказал, июля.
Любое долгожданное событие обладает следующей особенностью: чем ближе подступает, тем нереальней кажется. Вечер перед отходом. Рюкзак собран; даже батарейку для фонарика в конечном счете добыть все-таки удалось. Паспорт, бумажник... как будто все. За вечерним чаем, убедившись в необратимости происходящего, домашние нехорошо молчат. Они-то поверили; зато я разуверился. Именно сейчас, когда суматоха сборов позади. К завтрашнему отплытию я равнодушен по той причине, что этого не может быть. И немного грустно немного жаль, что закончен период подготовки, суетливый праздник предвкушения...

Утро. Сбегать из дому нужно именно утром. Знакомые вещи спят, и часы, бьющие в столовой пять ударов, бьют их сонно. Еще раз: паспорт, бумажник... как будто все. Накинув лямку рюкзака, я напоследок оглядел свою комнату.
Я ошибся: вещи не спали. Прямо на меня, в упор, укоризненно смотрел письменный стол. На столе стопкой, с вымученной добропорядочностью, были сложены книги и папки. Одна из книг лежала чуть в стороне, красноречиво распахнутая на середине научного предисловия. В одной из папок прятались выкладки, так и не доведенные до числа, и некая рукопись, застрявшая на странице четыре. Строго говоря, стол мой был прав. Одумайся, говорил стол, еще не поздно! У каждого своя жизнь; твоя, настоящая, - здесь. Ведь ты и сам не знаешь, зачем тебе понадобилось это дурацкое путешествие...
Тут в коридоре зазвонил телефон: Сергей сообщал, что готов. Вероятно, со стороны это выглядело бы странно: в пустой комнате, с рюкзаком за плечами, приличный молодой человек вдруг показал письменному столу язык. Резко повернулся, вышел. Щелкнул дверной замок. В подъезде, как всегда, пахло жареной рыбой. Дворничиха тетя Ира не спеша умывала двор. Автобус номер пятьдесят подвалил к остановке. Час спустя мы с Сергеем сошли в Бурлачьей балке. Под обрывом блестел лиман, покачивались лодки, поджидало непонятнее будущее.
Нам все еще везло.

V

Толком познакомиться с командой в день отхода так и не удалось.
Эта сцена запомнится мне надолго. С причала на палубу "Гагарина" перекинуты сходни; по ним, тяжело дыша, движется вереница людей. На мостках толпятся провожающие и сочувствующие. В стороне, на берегу, потявкивает свора "шанхайских" собак. Они волнуются больше всех.
- Пока наш поход напоминает помощь голодающим Поволжья, организованную одесским яхт-клубом, - смахивая пот, говорит Сергей. Продуктов много, загружать их тяжело, но это работа осмысленная. Роль тушенки и джема в ходе будущего путешествия представляешь себе довольно наглядно. Противней перетаскивать канистры горючего, ящики инструментов, тюки парусины. Наконец, совсем непонятно предназначение мешка цемента и шести рулонов рубероида. В качестве заключительного аккорда мы переносим на борт восемь палок колбасы сервелат и... могильный памятник в виде треугольной плиты из нержавеющей стали. Соседи переглядываются. Собаки начинают подвывать. Спокойствие сохраняет только "Юрий Гагарин". Сверкая белой каютой, он стоит чистенький, подобранный, готовый к походу. Корпус немного наклонен, как при боковом ветре...

- Да он на дно сел! - вдруг восклицает Данилыч. - Видите, накренился? - И вот уже назад, на берег, перекочевывают канистры, цемент, рубероид... После этого судно вновь обретает плавучесть, а события разворачиваются стремительно.
Капитан взошел на борт и замер в неудобной позе. Он хотел казаться как можно легче.
- Теперь матросы... Даня... Саша... - Яхта все еще плавала.
- Отдать концы! - неожиданно скомандовал Данилыч, "Гагарин" отошел, а мы с Сергеем остались на берегу, возле груды балласта.
- Несите все это к плавмастерским! - донеслось с середины лимана. - На глубокой воде загрузимся.

До плавучих мастерских было метров триста. Дорога есть дорога, даже трехсотметровая. В дороге всегда происходит что-нибудь веселое. Отскочит колесо у тачки, и на ноги сыплется цемент; вылетит пробка из банки с керосином, и ноги опять чистые...
Наши действия заинтриговали Шанхай. На порогах куреней стоят люди. В основном это ветераны флота, люди непростой судьбы и непростого юмора. Стараемся не прислушиваться.
- Отдохнем... - Сергей втягивает воздух - чшшш? - как закипающий чайник. - Я судовой врач, а не грузчик.
Мы останавливаемся, смотрим на гладь лимана. На "Гагарине", кстати, тоже не скучают. Яхта снова сидит на мели. Аврал идет своим чередом и на суше, и на море.
Плавмастерские. Крепкий забор. Охранник категорически отказывается открыть ворота. В то же время он не препятствует, когда мы начинаем перетаскивать через трехметровый частокол ценные горючие и смазочные материалы. К такому способу передачи грузов на расстояние он давно привык.
"Гагарин" покачивается на глубокой воде фарватера, он, наконец, "отмелился". Теперь нужно пересечь борта двух сейнеров и прогулочного катера. К груди липнет рубероид. Пот пахнет керосином. Последние усилия... Рубероид - на палубе.

- Заводи мотор! Отдать концы! - К выполнению последней команды мы уже готовы. Яхта не движется: на мели винт намотал водоросли. Капитан смотрит на Сергея. Бортовой врач успел проговориться, что когда-то он занимался подводным плаванием. Теперь, проклиная свою болтливость, Сергей лезет в холодную воду.
- Дайте нож! Маску! - доносится из-под кормы. Шанхай в восторге: операция проходит успешно. На недостаток внимания мы пожаловаться не можем:
- Иди посмотри на этих козлов, Витя... Витя!
- С-с-пирту... - дрожа, хирург-подводник влезает на борт, делает неверный шаг и спотыкается о черный рулон рубероида.
- Пять г-греков в Оч-чаков везут р-рубероид, - изрекает он.
Это явное вранье. Стуча мотором, яхта идет к выходу из лимана и уносит на себе, согласно Судовой Роли, двух Кириченко, Нестеренко, Пелишенко и Осташко. Национальный состав команды строго выдержан.
Но никто не возражает: греков так греков. Главное в том, что "греки" наконец выходят в море.

VI

Мы вышли в море, и суета отъезда сразу отодвинулась, забылась. В море был небольшой ветер, короткая волна закипала пеной. Несмотря на грохот мотора, возникло ощущение тишины.
Я плохо помню этот первый переход от Ильичевска до Очакова. "Скатили" (облили) палубу; ее дерево под босой ногой влажное и теплое, словно кожа морского зверя. Сидим под стакселем; он отбрасывает странную, двойную тень - задерживает и солнечные лучи, и ветер... Из новых впечатлений - это все. В начале пути срабатывает какой-то предохранительный клапан: воспринимаешь не то, что ново, а скорее вещи обыденные, но деформированные, сдвинувшиеся с привычных мест.
Ильичевск, а потом и знакомая панорама Одессы скрылись за кормой. Последними исчезли трубы Пересыпи, на которые удобно править, возвращаясь с рыбалки. Сергей возится в каюте - стелит койку, устраивается. Сквозь квадратную дыру люка мне видна его сухая, аскетическая спина. Лег. Теперь виден живот, небольшая доброкачественная припухлость, довольно неожиданная на этом долгом костистом теле... Покряхтывает - что-то не так. Встает, перекладывает парус, заменяющий матрац, ложится и теперь от удовольствия даже постанывает. Все эти действия вполне в духе Сергея и как раз поэтому интересны. Каким он будет, мой старый друг, в новых условиях путешествия? И каким буду я сам?

"Гагарин" еще не вышел из вод Одесского залива. Тут все знакомо: ветры - широкий, "с угла", "молдаван", течения, в том числе "донка", при которой может прийти замор; породы оседлой и проходной "белой" рыбы; признаки погоды, сезонный окрас воды... Когда-то мне казалось, что я неплохо знаю Черное море.
Но сегодня я смотрю на зеленоватую воду, на рыжие глинистые обрывы другими глазами. Что же я знал? Небольшой участок от Санжейки до мыса "Е", фрагмент, который самонадеянно назвал Черным морем. Скоро он останется позади; а что дальше? Есть ли у Крыма аналог "молдавана", дующего непременно сутки, трое или семь? Каковы бычки возле Керчи? Ловят ли на "самодур" в Каркинитском заливе?..
Я чувствовал себя в положении сванского долгожителя. Всю жизнь он ничего, кроме гор, не видел и думал, что уж горы-то знает. И вот старика вытаскивают из его ущелья и везут в Москву, чтобы разобраться, почему он, собственно, дожил до ста сорока лет.
- Что это?! - с изумлением восклицает старец, глядя вниз из окна самолета.
- Как что? Это же, дедушка, ваш родной Кавказский хребет!

Следующая глава.

Оглавление.