Из книги "Нелёгкое искусство плавания под парусами".

Каждый год, возвращаясь из плавания, я сбриваю бороду, отмываюсь горячей водой, отъедаюсь свежими отбивными и говорю себе твердо: "Это, конечно, огромное удовольствие - провести отпуск на яхте, но в следующем году я все-таки проведу отпуск иначе, чтобы ОТДОХНУТЬ!" Однако двенадцать месяцев спустя я опять заклеиваю пластырем царапины на руках и ногах, отмачиваю синяки на ребрах от комингса кокпита - и повторяю те же самые слова. Для укрепления своей решимости всю зиму я рассказываю приятелям трагические истории, которые приключились в плавании, и слушаю их благоразумные советы.

В этот раз все началось с того, что мы оказались в тридцати милях от ближайшего берега без компаса на борту. Обнаружилось это через полчаса после того, как был отдан конец с катера, отбуксировавшего нас в море, и мы поставили паруса. Катер давно уже скрылся в дымке, берегов не видно. Через пару миль стало ясно, что навигация без компаса - дело не очень-то простое.

Первой идеей было предложение следовать за пассажирским теплоходиком, направлявшимся, как мы полагали, в наш родной порт. Но теплоход прошел мимо чересчур быстро и не убавил скорости, хотя мы просили его очень вежливо. Потом нас осенила другая мысль: забить в палубу два гвоздя и идти, держа солнышко в их створе, чтобы не крутиться на одном месте. Конечно, теоретически мы двигались не по прямой, а по кривой, однако к нашему восторгу еще до заката все-таки увидели берег. После этого мы точно знали, что чувствовал Колумб, когда впередсмотрящий закричал из вороньего гнезда: "Эй, шкипер! Земля! Думаю - это Америка!" (Колумб, конечно, ответил: "Невежда, это Индия!").

Между прочим, неожиданным появлением мы порядочно напугали своего приятеля на катере. После весело проведенной ночи он утром выполз на палубу и... обнаружил нашу яхту на конце у себя за кормой. Бедняга решил, что забыл отдать буксир, повернув к дому.

На другой день, когда солнце начало склоняться к западу, мы были готовы снова двинуться в море, на этот раз - имея на борту по паре компасов на каждого члена экипажа, включая кота, которого на веревочке привел Гарри. И вот мы пошли узким каналом, на берегах которого застыли с удочками в руках рыбаки - порядочное количество рыбаков! Наш путь отмечали взрывы негодования. Кстати, нормальные рыбаки ни за что в жизни не способны понять, почему яхта ходит по прямому фарватеру зигзагами, цепляясь за их снасти и заставляя торопливо сматывать удочки. К сожалению, при этом у яхтсменов редко бывает достаточно времени (и терпения), чтобы популярно объяснить туманную теорию плавания под парусами...

Проходя мимо пирса, мы заметили на нем провожающих нас суровыми взглядами пожилых джентльменов в яхт-клубовских фуражках. Вместо ободряющих криков вроде "Доброго ветра, ребята! Три фута вам под килем!", на которые вполне можно было бы рассчитывать, мы слышали протяжные вздохи и полные трагического смысла реплики по поводу наших парусов, сопровождаемые печальным покачиванием голов. Я помню, как однажды, услышав подобный ропот авторитетов на берегу, наш капитан специально повернул назад, чтобы выяснить, что случилось. Судя по скорбным выражениям их лиц, мы были уверены, что яхта лишилась, по крайней мере, пары поясьев обшивки в таком месте, которое нам с палубы никак не видно. Джентльмены, не переставая сокрушаться, объяснили, что за кормой свисает, неэлегантно болтаясь в воде, какой-то тросик...

По мере того как мы продвигались к выходу из канала, ветер свежел, и капитан решил, что пора брать рифы. Зарифиться на ходу, судя по описаниям в наших учебниках, проще всего. Действительно, я думаю, что любой из нас мог бы сделать это, будучи посреди пустынного штилевого моря и имея в запасе целый день для работы. Но моя собственная практика убедительно доказывает, что даже не отвлекаясь на управление, т.е. на стоящей на якоре яхте, после часа напряженной работы с риф-сезнями всегда находится какой-нибудь неверно завязанный кончик, из-за которого все приходится начинать сначала.

Итак, с тяжелым сердцем мы взялись за дело. Капитан лихо развернул яхту посреди канала, мы столь же лихо убрали стаксель и... оскандалились с гротом. Когда парусина грота была вытащена из воды и начались поиски подходящей сезневки, мы беспомощно дрейфовали наискось через канал.

И вдруг близкий гудок заставил меня вздрогнуть. Большой прогулочный пароход шел по каналу, приближаясь к нам. Капитан, бросив взгляд на него, заметил, что нам неплохо бы поторопиться с работой. Мы начали торопиться, но к тому времени, когда общими усилиями удалось затянуть узел на первом кренгельсе, нос парохода с шумом вспарывал воду уже в десяти ярдах от нас. Две пенистые волны кипели у штевня. Перекрывая звуки веселой музыки, пронзила воздух сирена...

Вообще-то судно с механическим двигателем должно уступить дорогу паруснику, но то в море, а здесь? Мне почему-то припомнился маленький стишок: "Здесь покоится шкипер Маклоги, - он отстаивал право дороги..." Мысли о поэзии были нарушены воплем нашего капитана:

- Проклятый старый чайник! Неужели не видишь, что мое судно не управляется? Не можешь уступить дорогу что ли?

Капитан потрясал кулаками и плевался, повернувшись к стальной стене борта, которая отгородила полмира в двух ярдах от яхты. Пароход ответил презрительным плевком горячей воды из какой-то дырки в борту. Крутая волна накрыла нас, почти положив мачтой на воду. Последнее, что я видел, падая в кокпит, был маленький вредный мальчишка, который, свесившись с борта, плюнул в меня (я рад сообщить интересующимся, что он промахнулся)...

Выкарабкавшись из-под мокрых складок паруса, мы еще успели полюбоваться компанией пожилых людей в шезлонгах на кормовой палубе, которые улыбались и приветливо махали нам руками, наслаждаясь видом красивой яхточки, отважно ныряющей в волнах. Разъяренный капитан вынул нож, безжалостно разрезал тот самый узел, на который было потрачено столько трудов, и велел немедленно поднять грот. К этому времени ветер стих.

Было уже почти темно, когда, пройдя десятка полтора миль, мы достигли уютной рыбачьей гавани. У причала покачивались пара каких-то ботов, несколько катеров и множество лодок. Пришвартоваться, убрать паруса и переодеться для визита в местный бар было бы делом нескольких минут, если бы наш добрый старый капитан не доказал нам, что простая перегруппировка лодок будет означать для нас значительно более удобную стоянку.

Через пять минут все пришло в движение. Те лодки, в которых никого не было, мы бесцеремонно отвязывали и буксировали на новое место. Остальные лодки наш капитан посетил лично, пытаясь объяснить, чего он хочет. В результате несколько владельцев катеров немедленно отшвартовались и ушли искать другую стоянку, так как решили, что ночью к пристани должен подойти большой клипер. Между прочим, пару раз капитан получил очень грубые ответы. К тому времени, когда яхта осталась в одиночестве на одном конце причала, остальная масса лодок громоздилась бесформенной кучей на другом, между рыболовными ботами, а две-три из них беззвучно дрейфовали в ночную тьму.

Остаток вечера мы провели в баре, в интересной беседе с его завсегдатаем - старым одноглазым моряком. Любопытно- этот старик убеждал нашего капитана, мрачневшего с каждой выпитой пинтой пива, что причиной того инцидента с прогулочным пароходом была наша неграмотность: мы не подняли два черных шара, долженствующих свидетельствовать о неспособности судна управляться...

Помню еще, что местные нравы нам очень не понравились. В бар ежеминутно заходили люди и рассказывали о каких-то хулиганах, набезобразивших на причале. Мы даже начали беспокоиться за целость нашей яхты, но оказалось, что хулиганы ее не тронули.

Так закончился наш первый переход.

Перевод с англ. Б. С. Тараторкина